У Вас есть фалафель?

Два месяца назад на этом месте Виктор споткнулся о Ринго Старра. Удивительно встретить экс-битла, лежащего поперек прохода на иерусалимском рынке «Махане Иегуда». Он тогда так поразился внешнему сходству, что кинул попрошайке две монеты по десять шекелей. Они звякнули в пластиковом стакане, и в ответ раздалось традиционное: «Будет вам счастье!»

Евгений ЛИПКОВИЧ

Сейчас мостовая была пуста. Виктор побежал дальше, повернул за женой и оказался в тупике. Светящаяся вывеска над головой сообщала, что кафе перед ними («Ого, – подумал Виктор, – кафе!») называется «Казино де Пари». Крохотные столики испуганно жались к дальней стене, а всё остальное свободное пространство было завалено деревянными поддонами, по которым, задрав хвосты, по-хозяйски расхаживали кошки.
– Это и есть самое аутентичное место? – спросил он язвительно, и Инна в ярости потащила его обратно. Они снова пошли по торговым рядам.
– Хочу фалафель, – продолжала твердить она. – Настоящий фалафель!
– Конечно-конечно, – с нескрываемым сарказмом согласился он. – Может, здесь?
В заведении с сертификатом кашрута на витрине стены до потолка были отделаны белой кафельной плиткой. На раздаче стоял парень в вязаной кипе и белом переднике. Он точными и быстрыми движениями заталкивал в питу кубиками нарезанные овощи и поливал их тхиной. Из невидимой колонки несся Magical Mystery Tour, и его пейсы раскачивались в такт «Хелло Гудбай».
Глаза супруги вспыхнули от негодования. С таким пламенем обычно шли на таран вражеского самолета, отказывались под страхом смерти принимать ислам или на глазах у изумленного милицейского наряда нагишом купались в Свислочи у Троицкого предместья. Дети, увидев такой взгляд, прятались за длинные юбки мамаш, раввины втягивали животы, благоразумно уступая дорогу, а торговцы переставали ором расхваливать органолептические достоинства овощей и переключались на спокойное и вполне интеллигентское обсуждение содержания витамина С в баклажанах.

– Здесь не может быть настоящего фалафеля! – отрезала она.
И он снова не мог догнать ее. Инна лавировала между прилавками с рыжими апельсинами, прыгала через лопающиеся от затора и корицы мешки, пробиралась через лотки с похожей на колонию инопланетян капустой кольраби. Позади уже остались лавки, забитые фундуком и кешью, пирамиды из бутылок оливкового масла, холмы блестящих зелеными боками авокадо, помело с забытым вкусом детских леденцов, развалы разноцветных, разномастных – от крохотных, пронзительно-красных до почти черных – помидоров, пузатые сладкие перцы, огурцы настоящих китайских сортов, тонны удивительно сладкой моркови, букеты свежайшей зелени, фиги, час назад сорванные с дерева, гранаты, дыни, птица, зарубленная и разделанная исключительно металлическими ножами, рыбы во льду с выпученными от удивления глазами, стойки с горячим хлебом, своим запахом доводящим до безумия…
Наконец жена остановилась перед какой-то витриной и, взявшись за ручку двери, потянула на себя. Стеклянный прилавок кондитерской оказался подсвеченным изнутри, и сладости, расставленные на пяти полках, выглядели как музейные экспонаты. Нежные хрустящие печенья, вазочки с конфетами, похожими на разноцветные осколки гранита, воздушные суфле, круассаны с фруктовыми начинками («абрикосовые!»), «наполеон», «безе», десерт «Бавария» и еще много каких, названия которых Виктору не были известны. От их вида у него закружилась голова.
– У вас есть фалафель? – спросила Инна у девушки, которая приветливо улыбнулась из-за кассы. – Нужен настоящий фалафель.
Миндалевидные глаза кассирши стали круглыми. Она открыла рот, обнажив ровную линию зубов, но не произнесла ни слова.
– Аутентичный! – продолжила настаивать жена, и в ее тоне послышались истеричные нотки.
Девушка за кассой принялась глотать ртом воздух.
– Дорогая, – зашептал Виктор. – Это не их профиль…
Через мгновение снова пришлось бежать по скользкому камню иерусалимской мостовой, изо всех сил стараясь не упустить Инну из вида.
– Имею право! – доносил ветер ее слова. – Имею право!
Рынок кончился. Девчонки из военного патруля беспечно болтали с полицейским, на остановке стайка хасидов в черных «борсалино» ожидала трамвая, трехлетний гангстер выплюнул соску и, пока мать искала, чем бы его заткнуть, демонстрировал окружающим гланды.
Инна осмотрелась по сторонам и беспомощно развела руками.
– Имею право на настоящий фалафель! – хлюпнула она носом. – Имею право!
Сейчас начнется, подумал он.
– Дорогая, – успокоительным тоном сказал Виктор, – это в противоположном конце рынка…

Она покорно пошла за ним, опустив голову. Постепенно музыка из забегаловок, задорные выкрики марокканских торговцев, запахи йеменской и грузинской кухни, призывы эфиопских зазывал сделали свое дело. Настроение улучшилось, Инна принялась смотреть по сторонам и даже кое-что комментировать.
– Мужчина похож на Гафта. У собаки лицо тети Шуры с седьмого этажа. А женщина в берете – копия той религиозной в минском аэропорту. Помнишь, как она ответила на вопрос: «Сколько у вас мест ручной клади?».
– Как?
– Хамеш (пять – иврит)! – Инна тихо засмеялась.
Они остановились у забегаловки, где за прилавком орудовал седой дядька в кипе и застегнутой на все пуговицы белой рубашке.
– Хумус, – Виктор ткнул пальцем в серую массу. Ее зачерпнули ложкой и размазали по огромной тонкой лепешке. – Огурцы. Салат. Чипсы.
– Лук?
Виктор отрицательно покачал головой.
– Баклажаны?
Он кивнул.
Сверху на лепешку легли пять золотисто-коричневых шариков фалафеля, после чего ее скрутили в конус.
– Повторить, – потребовал он.
Они жевали, щурясь на осеннее солнце. Инна залезла в сумочку и вытащила мокрые салфетки.
– Потрясающе вкусно, – она разорвала упаковку с логотипом «Белавиа». – Хочу… хочу…
– Сейчас купим воды, – засуетился Виктор, захлопав по карманам в поисках мелочи.
– Хочу… – Инна пропустила его слова мимо ушей.
Неожиданно Виктора осенило.
– Ты…
– Да! – губы ее чуть задрожали и растянулись в счастливой улыбке. – Я беременна.
Виктор набрал в легкие воздуха, чтобы заорать, сказать важное, торжественное, подобающее событию, но неожиданно кто-то легонько постучал по его плечу. Он недовольно обернулся и увидел того самого «Ринго Старра» в стоптанных кроссовках, трясущего пластиковый стакан с мелочью.
– Этому, – Виктор указал дядьке на попрошайку, – всё, что захочет. Я плачу.