Первая жена Высоцкого Иза: «Таким его знала только я»

«Я знала Высоцкого 18-летним мальчиком, трогательным, талантливым, с открытым взглядом на мир. Он был еще никому не известным, песни пел только близким друзьям. Я знала того Высоцкого, которого мало кто помнит. Именно он до сих пор живет в моей душе, его я любила и люблю», — рассказывает Иза Высоцкая, первая жена актера, певца и поэта.

«Каким я впервые увидела Володю?

Радостным, открытым, подвижным студентом-младшекурсником: он поступил в Школу-студию МХАТ на два года позже меня, ему было 18 лет, мне — 19. Он был готов со всеми поздороваться, каждому помочь. Не шел, а подпрыгивал, счастливо улыбаясь. Однокурсники называли его Вовочка, а иногда и Васек. Смешной мальчик, влюбленный во всех девочек сразу. И когда нам понадобился студент на бессловесную роль солдата для дипломного спектакля «Гостиница «Астория», мы дружно решили — позовем Вовочку Высоцкого!

На празднике после сдачи этого спектакля я впервые обратила на него внимание. Мы с однокурсниками разъезжались ранним утром по домам, ждали на улице такси. Володя, который весь вечер был рядом, вдруг взял меня за руку… Все уехали, и мы остались вдвоем.

Потом мы нередко возвращались с занятий вместе, гуляли до рассвета,
говорили, спорили так, что переставали замечать все вокруг. Постепенно этот смешной мальчик стал мне родным, очень нужным, необходимым! А ведь я была тогда несвободна — выскочила замуж после первого курса, когда вернулась на каникулы в родной Горький. Я долго дружила с хорошим парнем Юрой, и тем летом мы встретились и неожиданно решили расписаться. Осенью я вернулась в Москву, семья мужа переехала в Таллин, и мы переписывались, изредка встречались. Общаясь с Володей, я старалась не думать о Юре, а сам Высоцкий вел себя так, будто я не замужем и до нашей встречи ничего не было. Со временем я стала чувствовать то же самое. С ним я могла забыть про все и с радостью принимать его заботу, которой не находила у других.

Володя ухаживал бесхитростно, трогательно — то конфетку подарит, то

мандаринку, то цветочек. Иногда, когда мы возвращались поздно с занятий, исчезал в подъезде своего дома и выходил с подносом, а на нем — блинчики. Протягивал их мне и уверял, что сам он сыт. Однажды я заболела, и Володя умудрялся находить время, чтобы навещать меня несколько раз в день. Всегда приносил какие-то вкусности. Постепенно я стала замечать, что жду его. И как-то раз, когда мы засиделись допоздна, я сказала ему: «Володя, ты… прекрасен!»

По-моему, это была самая нужная, самая искренняя фраза за всю нашу совместную жизнь. Вы бы видели его лицо, когда он это услышал! Я была первой женщиной, которая признала его талант. Ведь, даже играя эпизоды в студенческих спектаклях или читая наизусть Маяковского, он преображался: светло-серые глаза становились темными, почти черными, зрачок расширялся — совершенно другой человек! В один из таких моментов я и сказала: «Володя, ты прекрасен!»…
«Мы не показывали на людях свои отношения»

В то время Высоцкий жил вместе со своей матерью, Ниной Максимовной, и отчимом, Жорой, на Первой Мещанской улице. А его отец, Семен Владимирович, остался в той самой квартире на Большом Каретном со своей второй женой, Евгенией Степановной. Можно сказать, что это была вторая мама Володи, которую он называл «мама Женечка». После войны Семен Владимирович уехал на несколько лет в Германию и забрал с собой сына. Евгения Степановна часто с нежностью вспоминала это время. Володя был непоседой, обычным мальчишкой, который и патроны в костре взрывал, и показывал трюки на велосипеде, но между ними было взаимопонимание. Потом, по возвращении в Россию, Высоцкий жил с отцом, пока не поступил в Школу-студию МХАТ. Почему он переселился к матери и отчиму? Потому что они должны были получить квартиру на Первой Мещанской, и, чтобы комнат выделили больше, туда перебрался не только Володя, но и соседи по коммуналке Гися Моисеевна с мужем. Хоть они и не были родственниками, но стали очень близкими людьми, Высоцкий даже упоминал их в своих песнях.

Маму Володя любил какой-то бережной, осторожной любовью. Нина Максимовна вспоминала трогательные моменты, например, как в военные годы он помогал разгружать картошку в овощном магазине и получил за это несколько клубней. Или, как, желая сделать приятное маме, он приготовил

к ее приходу оладьи, которые, к сожалению, оказались несъедобными. А она… Она умела управлять сыном, имела цепкий характер. У Нины Максимовны была позиция — вот, мол, сынок, папа твой меня бросил. У его новой жены шелковые чулки, они хорошо живут, а у твоей мамочки ничего нет. Такого примерно содержания письма она отправляла ему в Германию. Володя их сохранил, показывал мне, а я не понимала — как такое можно писать ребенку? Но сына она любила. Просто была сложным человеком, к тому же романтическим, увлекающимся, нередко витала в облаках. Свекровь часто надевала кофточку любимого розового цвета, большую шляпу с полями, белые перчатки и шла читать книгу в парк. И понятно, почему, поступив в Школу-студию, Володя захотел переехать из отцовского дома: Семен Владимирович человек военный, строгий, завтраки, обеды и ужины — по расписанию, а у мамы контроля никакого: можно пойти к друзьям и проводить там время в мужской компании.
«Я сын директора цирка».

У Володи был школьный друг по прозвищу Акимыч. Он остался без родителей, и в его большой комнате собиралась мальчишеская компания, куда входил и Володя. Здесь кто-то рисовал, кто-то сочинял музыку, немного выпивали, спорили, плыл сигаретный дым… Я была единственной девочкой, которую допустили в этот мужской круг, но меня не очень интересовали их разговоры. Так что часто я просто засыпала на диване под их гомон. Иногда ходили в сад «Эрмитаж», где могли позволить себе маленький графинчик коньяка или просто одну рюмку водки. Ее выигрывал тот, кто лучше всех стрелял в тире.

Это, конечно, был Володя — он очень этим гордился. Высоцкий вообще был очень предприимчивым в ситуациях, когда нужно было что-то добыть. В кинотеатры в то время стояли огромные очереди, билеты доставались трудно, а он бесстрашно шел к окошечку администратора, кем-то там представлялся и получал пропуск. Только однажды промахнулся — сказав: «Я сын директора цирка», получил ответ: «Так у него же дочь!» Но и из этой ситуации Володя выкрутился, как-то пошутил, и нас пропустили. Мы никогда не показывали на людях своих близких отношений. Даже не танцевали вместе, обычно меня приглашал кто-то из нашей компании. Но я знала, что в такие моменты Высоцкий не спускает с меня глаз. Самое главное, что я ценила в нем, — он всегда заботился обо мне.

До сих пор вспоминаю это ощущение надежности, которое испытывала рядом с ним. Однажды, когда мы ужинали в
ресторане «Савой», у нас на глазах из бассейна выловили живую рыбу и унесли на кухню — жарить. Меня это так поразило, что я разрыдалась! Персонал ресторана и друзья уговаривали меня, как маленькую, но я не замолкала.

Тогда Володя выкупил эту рыбку и договорился с метрдотелем, чтобы ее не трогали. Потом мы приезжали и проверяли, плавает ли она еще. А один раз, когда Володе нужно было срочно приехать ко мне, а денег у него не было, он расплатился с таксистом свитером. Правда, потом переживал: «Таксиста я обманул — свитер-то был дырявый, а он не заметил…»

«Иногда мне казалось, что нас в доме трое»

Однажды Володя пришел и сказал, чтобы я перебиралась к нему на Первую Мещанскую. Я не задумываясь согласилась. Признаюсь, в этот момент я не думала про Юру. Мы с Володей уже считали себя мужем и женой, и для нас жить вместе было естественным. Я собрала свой чемоданчик, он взял меня за руку и привел домой. В квартире было три комнаты, в первой Нина Максимовна и Жора, во второй — Гися Моисеевна с мужем, в третьей — мы. Но эта комната была проходной, в нее могли в любой момент зайти что-то взять или сесть завтракать. Это было открытое пространство, даже занавесок на окнах не было. Мы просыпались вместе с городом — шумом трамваев, солнечным светом, гомоном птиц… Отношения с другими Володиными родственниками сложились сами собой. Один раз пришел его отец — статный, темноволосый мужчина с синими глазами. У нас сразу возникло взаимопонимание. Что касается отчима Жоры, он был моложе Нины Максимовны и никого не любил.

Обращался с женой скверно и нам пакостил — в общем, нехороший человек. Я тогда не понимала по молодости, как женщина может жить с таким подлецом. Но она его просто обожала! Мы же все неудобства воспринимали спокойно. Просто потому что любили друг друга. Такое счастье — утром наклониться над Володей, сказать: «Волк, проснись!» — и тут же почувствовать его теплые объятия. Потом спешные сборы, приготовленный мною нехитрый завтрак, мы ехали в Школу-студию и разбегались по разным аудиториям. Обедали нередко на Большом Каретном, у Евгении Степановны и Семена Владимировича. Были совершенно счастливы и не подозревали, что впереди нас ждала разлука.

Шарфики вместо шубы

Когда мы готовились к экзаменам, из Киева приехал народный артист СССР Михаил Федорович Романов. Он посмотрел наш курс и сделал заявку в Театр Леси Украинки на двух человек, среди них — я. Собирали меня всем домом. Володя отвез к какой-то знаменитой портнихе, которая сшила платья из двух шерстяных отрезов, строгие и красивые. Высоцкий был очень доволен результатом, и когда была объявлена цена — весьма ощутимая для нас, — даже не моргнул глазом. Он был не просто щедрым, но даже непрактичным человеком. Уже работая в Театре имени Пушкина, в день зарплаты Володя просил встретить его: «Ты хозяйка, получку отдам тебе, так положено!» Вот только по мере того, как мы продвигались по Тверскому бульвару и встречали наших знакомых, звучало: «Изуль, отдай ему, пожалуйста, пять рублей, я задолжал…»

Так деньги и разлетались. Когда его бабушка подарила на нашу свадьбу три тысячи рублей, он настоял, чтобы мы на них купили мне шубу. Но в результате все деньги были потрачены в ГУМе на платья, духи и шарфики. Я была счастлива, и он — тоже! Сделать что-то приятное другому для него было и удовольствием, и потребностью. В такие моменты он любовался мною, говорил: «Изуль, ну распусти волосики!» На себя он тратил очень мало, и даже когда мы купили костюм и несколько рубашек, предпочитал носить старые и запросто мог отдать новую вещь кому-то из друзей. Перед отъездом Евгения Степановна подарила мне на память старинную золотую подвеску с топазом и дала денег на то, чтобы переделать ее в перстень — это единственная моя драгоценность за всю жизнь. Нина Максимовна напекла пирожков в дорогу. Мы с Володей были притихшие, молчаливые. Когда прощались на вокзале, все время целовались, и я плакала навзрыд…

Началось время бесконечных ожиданий. Каждые выходные я приходила к бабушке Володи, Ирине Алексеевне, которая жила в Киеве, и приглашала ее на свои спектакли. По профессии она была косметолог и делала удивительные домашние кремы. Однажды у меня в день спектакля раздулось лицо, и она быстро привела его в порядок. А когда я заболела, Ирина Алексеевна приходила ко мне, приносила бульон, котлеты. Она страстно любила и своего сына, и внука и считала, что у ее «мальчиков» именно такие жены, какие им нужны. Ирина Алексеевна как-то сказала мне: «С Володей нужно быть всегда за руку, куда он — туда и ты».

Мы писали друг другу почти каждый день. И ради короткого свидания и он, и я были готовы провести ночь в поезде или помчаться самолетом, когда выдалась пара свободных дней. Чтобы заработать деньги на эти поездки, я участвовала в озвучании фильмов, Володя тоже по ночам снимался в массовке, а мог и вагоны пойти разгружать. При встрече он обычно напевал: «Здрасьте, мое почтенье, вам от Вовки нет спасенья! Я приехал вас развеселить. Зухтер парень я бывалый, расскажу я вам немало и прошу покорно браво бить!» Сразу поднималось настроение, на душе становилось легко — он был таким неунывающим!

Провожая Володю на вокзал или в аэропорт, я все чаще понимала, что нам нужно жить в одном городе. Прежде всего мне необходимо было развестись с первым мужем. В то время это было непросто, люди по несколько лет стояли в очереди на развод, к тому же суд проходил по месту жительства ответчика, а муж жил в Таллине. На мою просьбу Юра прислал оскорбительное письмо, но потом отбил краткую телеграмму, что он согласен. Помогла бабушка Володи. У Ирины Алексеевны была клиентка — народный судья, благодаря которой я быстро стала свободной. Наше бракосочетание с Высоцким состоялось 25 апреля 1960 года.

Мы не хотели устраивать громкого торжества, потому что уже давно считали себя мужем и женой. Но отец Володи сказал, что настоящая свадьба должна быть, и только в его доме. Вместе с Евгенией Степановной они сделали хороший стол, созвали родственников, свидетелями были наши однокурсники. Тогда в нашем доме уже поселилась гитара, купленная Володей на Неглинке. И через какое-то время мне стало казаться, что нас в доме трое, потому что он относился к инструменту как к живому существу и, взяв ее в руки, мог бесконечно напевать: «Ай-на-ны, ай-на-ны…» В компании чаще всего звучали песни

Булата Окуджавы, но и свои стихи Володя уже писал, оставляя пришедшие в голову строчки где попало, например на сигаретных пачках.

Казалось, осталось мне устроиться на работу, и мы наконец-то будем вместе. Он мечтал, чтобы мы служили в одном театре, и договорился о прослушивании у Бориса Равенских. Этот режиссер отличался развязным поведением, мог сделать скабрезное замечание актрисе, многие в театре к этому привыкли. Но я не захотела терпеть. Когда на прослушивании в присутствии Володи Равенских отпустил в мой адрес пошлую шутку, я отреагировала однозначно: «Вы — хам!» И тут же вышла. Больше всего в тот момент меня обидела реакция Володи — он промолчал. Сейчас, по прошествии лет, думаю — я неправильно себя повела. Только потом узнала, что Равенских уже принял решение взять меня и даже запланировал ввод в спектакль. А двусмысленная шуточка — это был комплимент в его понимании. И за что я так ополчилась на Володю? Ведь резко ответив режиссеру, я тут же вышла. Может быть, после этого он и сказал что-то в мою защиту? Но не только из-за этого случая обострились наши отношения. Дело в том, что я в очередной раз потеряла ребенка…

«Мы ждем ребенка»

Шансов родить Володе сына или дочь у меня было несколько. Когда я впервые узнала, что беременна, это не принесло нам радости. Официально я была замужем за другим, только приехала в Киев, получила место в театре. Чтобы посоветоваться с Высоцким, я поехала в Москву, и вместе мы решили, что нужно делать аборт. По дороге в больницу мне казалось, что навстречу идут только беременные, счастливые женщины… Володя старался поддержать меня, все время писал письма, оба мы были растерянные, грустные. Тогда мы не осознавали, что сделали.

Второй раз это произошло, когда я вернулась из Киева. Тогда Высоцкий уже окончил Школу-студию МХАТ и пытался устроиться по специальности. Ему обещали большую роль в спектакле «Свиные хвостики», и он готовился к ней, фантазировал, а в результате ходил в массовке, из кулисы в кулису, с барабаном на шее. Еще была бессловесная роль Лешего в спектакле «Аленький цветочек». Пожалуй, единственной, кто покровительствовал Володе и болел за него, была Фаина Раневская, которую он очень любил и иногда провожал домой. Сейчас это странно вспоминать, но я ревновала мужа к Фаине Георгиевне!

Переживая из-за своей невостребованности, он стал выпивать. Я обижалась. И когда Володя звонил несколько раз за вечер и уверял, что вот-вот приедет, просила соседку подойти к телефону и сказать: «Изочка оделась, как экспонат, и куда-то ушла!» Тогда Володя мчался домой, искал меня, обзванивал подруг. Как-то его принесли друзья и положили на кушетку, он даже сесть не мог. Я оделась и побежала ночью на улицу, меня догнал его друг, уговорил вернуться. Протрезвев, Володя обещал, что больше такого не будет. А потом на какое-то время наступила абсолютная трезвость — мы снова ждали ребенка.

«Я ненавидела свекровь»

Никто не мог предположить, что на этот раз препятствием станет мнение домочадцев. Прежде всего мамы Володи. От Нины Максимовны только что ушел Жора, она чувствовала глухую боль, ей было плохо, поэтому, узнав, что будет ребенок, она стала кричать на нас. Ей не хотелось становиться бабушкой в 45 лет! Забеспокоилась и Гися Моисеевна: ей стало казаться, что, когда родится малыш, придется освобождать жилплощадь. И судьба распорядилась не в нашу пользу. Я поехала на просмотр в Художественный театр, и там мне стало плохо. Случился выкидыш, я надолго попала в больницу. Володя постоянно таскал мне посылки, все медсестры его знали. И только недавно Акимыч мне сказал: «А ты не знаешь, как плакал Володька, выйдя из больницы». Слезы настоящего мужчины — это страшно.

Признаюсь, в тот момент я ненавидела Нину Максимовну, винила ее во всем и не понимала, почему он так беспомощен с ней. Я по-прежнему любила его, но навалилось все сразу: нет работы в Москве, не будет ребенка… Поэтому, когда пришел запрос из театра в Ростове, я быстро согласилась. Несмотря на то что Володя умолял меня остаться, я не хотела больше жить с ним и его семьей. Сказала ему жесткую фразу, которую до сих пор не могу забыть: «Если я когда-нибудь пожалею, что уехала, мне достаточно будет вспомнить твою мать!» Злой у меня язык, сейчас я жалею, что произнесла это. Потому что видела лицо Володи в этот момент. Потом смягчилась, пообещала, что расстаемся ненадолго. Вот пройдет весна, в июне у меня будет отпуск, я вернусь в Москву…
«Он похож на Володю…»

Театр имени Ленинского комсомола в Ростове принял меня хорошо — сразу несколько спектаклей, работы было много. Да и Володя собирался приехать — он уже был распределен в одну из наших пьес. Вдруг — звонок. Бывшая однокурсница сообщила мне: «Абрамова ждет от Володи ребенка!» Люся Абрамова — мне в то время было

вообще незнакомо это имя, кто она, как появилась в жизни Володи? Я сразу же позвонила ему и спросила прямо, так ли это? Он оправдывался, что-то объяснял, но я почувствовала — врет. На его предложение прилететь в Ростов я ответила: «Как прилетишь, так и улетишь!» Это был конец. Володя перестал звонить. Потом последовали просьбы выписаться из квартиры, выслать документы на развод. Делая вид, что мне легко и даже весело, я на все соглашалась. Никто не знал, как мне было плохо тогда!

В мае 1965 года в моей жизни произошли два знаменательных события — я официально рассталась с Володей и родила сына. Я несколько раз посылала мужу документы для развода, но он их терял. Пришлось брать дело в свои руки и ехать в Москву. В загсе меня спросили: «Фамилию мужа оставляете?» — и он сам предложил: «Оставляй!» Поэтому я до сих пор Высоцкая и дала эту фамилию своему сыну Глебу. В память о Володе у меня не осталось даже его писем. Они хранились на Мещанской, но бывшая свекровь их сожгла: она берегла внуков и не хотела, чтобы они знали о других папиных женщинах. А потом мы помирились с Ниной Максимовной.

Она приехала к нам с Глебушкой и сказала: «Прости меня!» Как я могла ответить «нет»? Ведь это дорогого стоит — сделать первый шаг. И я повзрослела, и она многое поняла. У меня уже был сын, его рождение перечеркнуло все прошлые обиды. Мы пошли провожать ее на пароход, Глебка бежал впереди, и вдруг Нина Максимовна сказала: «Он похож на Володю…» И с мамой Володи, и с его отцом я общалась до последних дней их жизни, даже когда Володи уже не было на свете. Мы остались близкими людьми навсегда. С Высоцким мы иногда встречались случайно, в общих компаниях. Рядом была уже не Абрамова, а Марина Влади.

«Я знала настоящего Высоцкого»

Последний раз мы виделись в 1976 году, на квартире у Семена Владимировича. Я тогда уже жила в Нижнем Тагиле, работала в театре. У Высоцкого была куча планов. Он хотел сам снимать фильмы, были готовы сценарии. И в театре много играл, я видела и Гамлета, и Лопахина. Поскольку Володя много лет был невостребованным, он жаждал реабилитации. Ему хотелось отдавать! Он же пел кому и сколько угодно, в каких-то дворах, на квартирах, бесплатно. Потом даже начали подделывать его песни, причем исполняли очень похоже. Но Володя объяснял: «Если есть в песне хоть слово мата — это не мое!» У него очень чистые вещи. Просто с годами он изменился. И компания стала другой. Старые друзья отошли. Плотным кольцом окружили нужные люди, которые снимали его в кино или организовывали его концерты.

Встречаясь, мы никогда не были равнодушными, волновались, дергались. Вот и тогда нас охватил единый порыв, мы целовались… «Я тебя люблю», — сказала я. «Я тебя всегда помню», — сказал Володя. Он со мной! Всегда рядом. Потому что это моя радость, моя беда. С годами плохое забывается, уходит. И потом, я не знаю за Володей ничего дурного. Даже если говорить о выпивке, не было тогда больших запоев. Мне досталось самое счастливое время, детское, ничем не замутненное… Он способен любить, защищать и давать счастье женщине! И это такой дар! Поэтому я считаю, что знала настоящего Высоцкого. А каким его пытаются представить в современных фильмах, меня не интересует.

Слухи о том, что Высоцкий умер, возникали неоднократно. Бывало, по телефону его отцу говорили: «Ваш сын висит в туалете на Таганке». Евгения Степановна мне рассказывала: «Иза, ты не можешь себе представить, что с нами было!» Семен Владимирович тут же перезванивал в театр, и к аппарату подходил Володя. Поэтому, когда летом 1980 года я вернулась с гастролей в Нижний Тагил, и знакомые стали мне сочувствовать в связи со смертью Высоцкого, я махнула рукой: «Да это все слухи!» А потом пошла в театр и узнала, что это правда…

Я довольна тем, как сложилась моя судьба. Уже много лет я актриса Нижнетагильского драматического театра. Я не жалею, что уехала из Москвы, не снималась в кино. Мне никогда не нужна была известность. Я — мама и бабушка. А что касается прошлого, могу сказать: до сих пор ощущаю присутствие Володи. Мне все равно, что подумают об этом другие люди. Я уже в таком возрасте, когда все можно. И очень счастлива, что такой человек был в моей жизни! Я знала того Высоцкого, которого мало кто помнит. И именно он до сих пор живет в моей душе, его я любила и люблю.