Чернобыль: почему люди продолжают там жить?

— Добро пожаловать, — милиционер на КПП «Дитятки», единственном законном въезде в зону, забирает заранее утвержденную для нас с фотографом программу поездки. В ней указаны пункты, в которых мы можем побывать. Корректировать их на месте не выйдет — режимный объект.

— А нам спецодежда и маски не полагаются? — интересуюсь у гида Антона. Он будет с нами всю поездку — без сопровождающего в зоне находиться нельзя.

— Не бойтесь, светиться в темноте не будете. «Грязно» здесь было до 1996 года. Сегодня радиация не превышает допустимую норму — 30 мкР/час. За один день я набираю не больше 300 мкР — это ничтожно мало. Для сравнения, во время флюорографии человек получает дозу облучения 11 000 мкР. Есть места, где дозиметр показывает больше 1000 мкР/час, например, возле станции или в Припяти, но мы стараемся не задерживаться там дольше десяти минут. Не ждите и разрушенных домов, выбитых стекол, разбросанных на улицах забытых вещей. Такое в зоне разве что в Припяти, где никто не живет. А в Чернобыле постоянно находятся как минимум 3000 человек — работники предприятий зоны. Так что город — обычный районный центр: чистый и ухоженный.

От КПП до Чернобыля — 25 км. Идеально асфальтированная дорога со свежей разметкой так и просит погонять. Но Антон, лихо преодолевший 140 км от Киева до КПП меньше чем за час, вдруг сбавил скорость — на спидометре 40 км.

— Превысим — штраф: в зоне есть пост ГАИ, — поясняет Антон. — Скоростное ограничение сохранилось с первых дней аварии, когда старались ездить осторожно, чтобы поднимать меньше радиоактивной пыли с земли. Сегодня ограничение помогает сразу поймать ритм чернобыльской жизни, где никто никуда не спешит — все подчинено четкому графику, который люди с радостью соблюдают.

На улицах города безлюдно, нет рекламы и пестрых вывесок. В городе расположена Администрация зоны отчуждения (АЗО), институт проблем безопасности АЭС, Чернобыльводоэксплуатация, Техноцентр, Экоцентр, больница, отделение милиции, три магазина, библиотека и даже спортивный зал. Сотрудникам предприятий предоставляют комнаты в отремонтированных пятиэтажках-общежитиях. Работают вахтовым методом: 15 дней находятся в зоне, 15 — в своих домах на «большой земле» — так местные называют все населенные пункты за пределами зоны. Задерживаться на территории больше этого срока запрещено из соображений безопасности — от радиации надо «отдыхать».

Медведь в чернобыльской зоне

— Радиация пугает первые несколько дней. Помню, 12 лет назад, когда приехал в зону из Чернигова, не мог есть — казалось, все зараженное. Но потом посмотрел на коллег, которые здесь годами работают, — все на вид чувствуют себя хорошо, нет угрозы. К тому же за нашим здоровьем следят, — 57-летний Сергей забирает медицинскую карту в регистратуре местной больницы.

Раз в год работники Чернобыля обязаны проходить полный медицинский осмотр. Больница ничем не отличается от привычных городских. Разве что нет невыносимых очередей и первым делом пациенты идут не к терапевту, а в кабинет индивидуального дозиметрического контроля, которым заведует «Экоцентр» зоны.

— Мы проверяем людей на аппарате СИЧ — спектрометре излучений человека. Сейчас покажу, — 59-летняя Наталья Мамай усаживает фотографа на обычное на вид кожаное кресло в центре комнаты, а сама бежит к компьютеру. — Аппарат показывает содержание цезия 137-го — главного компонента радиоактивного загрязнения биосферы. Если человек съел что-нибудь «грязное»: рыбу, мясо, яблоки, цезий попадает в желудок, и аппарат его видит. У вашего фотографа все чисто. А вчера у одного сотрудника станции показатели зашкаливали. Он сказал, что диких яблок наелся. Но я сама чернобыльские яблоки ем, и таких показателей не бывает. Думаю, он что-то покрупнее проглотил: рыбу или зверька какого-нибудь. Но и это не страшно — цезий выходит из организма естественным путем через две недели. Единственное лечение — пить побольше молока. Люди здесь за здоровьем следят, чуть что, к врачу идут. А на большой земле к себе как относишься: болит — пройдет, некогда по врачам бегать. А тут, хочешь не хочешь, хотя бы раз в год обследуешься.

В семь утра с автостанции в Чернобыле отходят автобусы: везут строителей на АЭС в 12 км от города. После КПП «Лелев» — пропуска в 10-километровую зону, городской пейзаж сменяется индустриальным: небо вдалеке разрезают бетонные трубы станции, над ними арка — новый, более совершенный саркофаг, который накроет старый и обещает прослужить сто лет.

Выезжаем на дорогу вокруг станции, Антон давит на газ, и через несколько секунд понимаю, почему. Дозиметр сходит с ума, цифры с 37 мкР/час вдруг начинают скакать: 167, 120, 385, 540… Проносимся мимо третьего энергоблока, объезжаем станцию с другой стороны — здесь уже 220 мкР/час. Можно побыть не больше десяти минут, чтобы сделать фотографии станции и арки с единственного разрешенного ракурса.

— На станции находятся только строители нового саркофага и те, кто ликвидирует метал реактора — его вывозят в Буряковку. Там, в 50 километрах от Чернобыля расположен единственный действующий могильник, — 49-летний Владимир, строитель арки, поправляет датчик контроля радиации, закрепленный на кармане серой спецодежды. — Работаем посменно: четыре дня строим, на три дня выезжаем из зоны. Такие условия из-за очень больших уровней радиации. Но зарплата здесь в два раза выше, чем везде по Украине, крыша над головой, трехразовое питание, специально разработанное для нас. Красота, а не жизнь!

В 600 метрах от станции серое двухэтажное здание — столовая для работников АЭС. Внутри все стерильно: белоснежные стены, а в серой напольной плитке можно увидеть отражение — так она начищена. Лестница со сверкающими металлическими поручнями так и манит поскорее подняться наверх. Но перед ней — преграда: «раздевающие» сканеры. Прежде чем войти в столовую, где радиационный фон не превышает 20 мкР/час, сотрудники станции обязаны самостоятельно проверить, не принесли ли они на одежде и обуви что-нибудь «грязное».

— Меню расписано на семь дней недели, по два на выбор, — улыбчивая и радушная заместитель заведующего производством Екатерина Беляк разворачивает на столе бумажную простыню. Вместо цен на блюда — калорийность и содержание белков, углеводов и жиров. — Сотрудники станции питаются три раза в день. За день они должны набрать 1600 калорий, белков и жиров — не менее 60, углеводов — не менее 190. Точный расчет позволяет не терять в весе и не набирать. При этом человек не устает. Мы решаем за людей, чем им питаться, — этой головной боли у них нет.

В 17:40 уходит последний автобус в Киев. Те, у кого закончилась 15-дневная вахта, пьют кофе на лавочке в ожидании отправления на большую землю.

— Зона жить будет всегда, посмотри, сколько вас, молодых приехало, — в высоком стройном брюнете узнаю 51-летнего Владимира Сокола — лора местной больницы. Он не замечает нас с фотографом, а увлеченно беседует с девушкой лет 25, которая отработала первую вахту и ждет возвращения домой. — Шесть лет назад в Чернобыле от 20 до 30 лет было 0,5% сотрудников, а сейчас — 13. Это ты домой хочешь побыстрее уехать, а другие сюда с радостью едут. Здесь же все хорошо.

— А радиация? Страшно же…Я детей хочу…

— А что тебе мешает? Про Марию чернобыльскую слышала? В 1999 году сотрудница станции Лида Савенко родила здоровую девочку Машу. Хотя Лида тут к тому времени жила уже десять лет, у девочки никаких патологий не было!

Рожать в зоне категорически запрещено. Но Лидия Савенко смогла скрыть факт беременности — не хотела из зоны уезжать.

— Лиду с девочкой выселить пытались, — продолжает рассказ доктор. — Они продержались семь лет. Маша — здоровая, умная, сообразительная девчонка. Потом мама все-таки увезла дочь, но не из-за радиации, а чтобы девочке со сверстниками общаться. Так что не бойся.

— Все равно страшно…

— Ты смерти боишься? Я боюсь, — продолжает доктор. — Но от этого не прекращаю встречаться с друзьями по вечерам, заводить детей, строить дом, ездить на рыбалку и мечтать. С радиацией то же самое. Она может быть опасной, но опасность эта далека, так же как смерть. А жизнь здесь и сейчас. И хорошая жизнь же, спокойная и понятная.