Колчак и его Анна: Редкая история любви

Александр Колчак и Анна Тимирёва

«Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…» — каждый раз так старательно и осторожно выводил пером на листке бумаги Александр Васильевич… Последняя любовь адмирала Колчака, она всегда была рядом с ним, была она рядом с ним и в самом конце…

«Милый Александр Васильевич, далекая любовь моя…»

«Остается так мало времени: мне 74 года. Если я не буду писать сейчас — вероятно, не напишу никогда. Это не имеет отношения к истории — это просто рассказ о том, как я встретилась с человеком, которого я знала в течение пяти лет, с судьбой которого я связала свою судьбу навсегда», — так начала свои воспоминания об адмирале Колчаке Анна Васильевна Книппер.

Для Колчака Анна Васильевна всегда была госпожой Тимиревой. Замуж за инженера Всеволода Книппера она вышла много позже гибели адмирала.

Она ничего не напишет о последнем муже. Фрагменты ее воспоминаний посвящены родителям и Александру Васильевичу Колчаку, самому дорогому, единственно настоящему в ее жизни.

Их знакомство продолжалось всего пять лет — с 1915 по 1920 год! Из них почти два года они не виделись, только переписывались — Колчак командовал Черноморским флотом, потом готовил в США Дарданелльскую операцию по захвату Константинополя. И только два неполных последних года провели вместе.

«Я была арестована в поезде адмирала Колчака и вместе с ним. Мне было тогда 26 лет, я любила его и была с ним близка и не могла оставить его в последние годы его жизни. Вот, в сущности, и все».

Когда в Иркутске Колчак был выдан чехословацкими легионерами местным властям, Анна Васильевна «самоарестовалась» вместе с ним. В трудную минуту лишь ее слово, ее голос, ее настроение могли поддержать этого человека. «Верю в Вас, Анна Васильевна, помогите моему неверию. Вы знаете, как я смотрю на Вас, какое значение придаю я каждому слову Вашему». Она знала только это, держала в своих руках его руки, а все остальное для нее не существовало.

В апреле 1917 года командующий Черноморским флотом адмирал Колчак был вызван в Петроград для доклада правительству о положении дел. Из этой встречи он вынес окончательное убеждение, что российская армия совершенно потеряла боеспособность, а Временное правительство фактически не имеет никакой власти. Была отложена намеченная на весну 1917 года Босфорская операция по захвату Константинополя, которую он готовил почти год. Осуществление этой операции могло бы стать его триумфом.

Но не о личной славе мечтал адмирал…

Свою победу, свой успех, все результаты огромной работы, которая ныне была перечеркнута, адмирал мечтал положить к ногам возлюбленной. Догадывалась ли она об этом? О том, что, как он сам выражался, «привык связывать с ней свои военные задачи»? Вероятно, ей и в голову это не приходило.

Итак, они встречались в те дни, когда Колчак был в Петрограде по вызову Временного правительства… Вернувшись в Севастополь, он убрал из каюты ее фотографии в тяжелый судовой ящик, который и сам не всегда мог открыть. Выкинул за борт все цветы, которые напоминали о ней, пощадив лишь два печальных лопуха, поскольку не нашел в них сходства с любимой женщиной. «Больше делать в предпринятом направлении было нечего». Александр Васильевич думал о своей возлюбленной с физической болью. Они пытались прекратить переписку, но были не в силах этого сделать. Колчак писал, что мог бы согласиться с окончанием эпистолярных отношений как со свершившимся фактом, но и в мыслях не допускал самому положить этому начало.

Немного спустя он написал ей: «Если бы Вы могли бы уделить мне пять минут, во время которых я просто сказал бы Вам, что я думаю и что переживаю, и Вы ответили бы мне — хоть: «Вы ошибаетесь, то, что Вы думаете, — это неверно, я жалею Вас, но я не ставлю в вину Вам крушение Ваших планов», — я уехал бы с прежним обожанием и верой в Вас, Анна Васильевна. Но случилось так, что это было невозможно. Ведь только от Вас, и ни от кого больше, мне не надо было в эти минуты отчаяния и горя — помощи, которую бы Вы могли мне оказать двумя-тремя словами. Я уехал от Вас, у меня не было слов сказать Вам что-либо». Теперь она знала, какая ответственность лежала на ней.

Один из «товарищей» во время очередного допроса, — сколько их было в ее жизни? — полагая, верно, что расставляет все точки над «i», записал в протоколе «куртизанка адмирала Колчака».

Последняя записка, которую Колчак написал Анне Васильевне, когда они оба находились в одиночных камерах Иркутской тюрьмы: «Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Не понимаю, что значит «в субботу наши прогулки окончательно невозможны»? Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я только думаю о тебе и твоей участи — единственно, что меня тревожит. О себе не беспокоюсь — ибо все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать.

Пиши мне. Твои записки — единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя».

Единственное из уцелевших писем, где они на «ты».

Всегда только «Вы», с большой буквы и не иначе. Всегда только «Александр Васильевич» и «Анна Васильевна». Это было не условной привычкой, но глубоким чувством взаимного уважения.

«Мне хочется говорить с Вами», — и летело письмо на сорок страниц. Постоянно говорить друг с другом, делиться мыслями, сомнениями, просто описывать свои занятия было насущной потребностью, ведь они так редко виделись! Письма писались почти каждый день, пухлые, объемистые, а война и революция — не самое лучшее время для переписки. Приходилось использовать любую оказию. Они начали переписываться в 1916 году, когда Колчака назначили командующим Черноморским флотом. Перед отъездом в Севастополь он просил разрешения писать ей. Она позволила. На неожиданный вопрос их общего знакомого, который привозил корреспонденцию с оказией через Генеральный штаб: «Что же из всего этого выйдет?» — она ответила, что привозит же этот самый знакомый письма жене Александра Васильевича. «Да, но ее письма тоненькие, а Ваши такие толстые».

«Как далеки Вы ото всего этого, Александр Васильевич, милый, и слава Богу, как далеки Вы от меня сейчас — вот это уже гораздо хуже, даже вовсе плохо, милая, дорогая химера». «Любимая химера», — так она ласково называла его, и он принял это имя. Незадолго до своего знакомства оба побывали в Париже.

Нашла ли она сходство в его внешности с фантастическими существами Нотр Дама или смысл лежал глубже — в недосягаемости, невозможности мечты? «Моя мечта, моя идея военного успеха и счастья.

Моя милая, дорогая, обожаемая Анна Васильевна», — вот и второй ключ, с другой стороны. Их общение — воображаемое, но в то же время абсолютно реальное. Они стали друг для друга несбывшейся мечтой и Судьбой.

Он рассказывал ей о миноносцах и гидропланах, о подводных лодках, о взрывах пороха на английских кораблях. Извинялся, что пишет «галиматью», и тут же снова продолжал. Писал о японских самураях, клинках, «монашеском ордене воинствующего буддизма» Дзен, о статуе Будды в Камакуре. Излагал свою «апологию войны» относительно государства. Война была для него единственно возможным состоянием.

«Ваша никогда не забываемая улыбка, Ваш голос, Ваши розовые ручки для меня являются символом высшей награды, которую может дать жизнь за выполнение величайшей задачи, выполнение военной идеи, долга и обязательств, посылаемых суровой и непреклонной природой войны…

Только война могла показать мне Вас в таком близком желании и в то же время недоступном, как идеал поклонения… Как тяжело и в то же время хорошо думать о Вас как о чем-то самом близком и в то же время удаленном, как звезда, счастье, как о божестве, милостиво оказавшем свое внимание…»

Он должен был заслужить счастье любить эту женщину. Нет, не любить — поклоняться ей. А судьба все удаляла и удаляла его от выполнения великой военной задачи — Россия, пораженная изнутри, перестала воевать. И он едет в США, которые готовят активные действия в Средиземном море для удара по Константинополю. Как средневековый рыцарь, он увозит с собой в поход ее перчатку в качестве знамени победы. В его каюте — всегда «иконостас» из ее фотографий.

Какая женщина найдет в себе силы стать несбыточной мечтой? «Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица — и в то же мгновение он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его.

Рука у меня затекла, а я все смотрела на дорогое и измученное лицо спящего. И тут я поняла, что никогда не уеду от него, что, кроме этого человека, нет у меня ничего и мое место — с ним».

Это — уже на Дальнем Востоке. Колчак пытался наладить переговоры с японскими генералами, на которых рассчитывал опереться — он был назначен командующим русскими войсками в Манчжурии. Оставив сына у матери в Кисловодске, Анна Васильевна тоже приехала туда с мужем, который был направлен для ликвидации имущества военного ведомства на Дальнем Востоке. Могла ли она предположить, что увидит сына только через четыре года?

Постановлением Владивостокской духовной консистории она была разведена с мужем, Сергеем Николаевичем Тимиревым. Семь лет совместной жизни, три из которых уже были посвящены «любимой химере», маленький сын…

Она вышла замуж в восемнадцать лет, Тимирев приходился ей троюродным братом. На тот момент он был вдвое старше ее. Красавец, герой Порт-Артура — она еще ребенком видела его, когда он был у них проездом. «Мне казалось, что люблю, — что мы знаем в восемнадцать лет!» Муж получил назначение на Балтику, в тот штаб, где служил Колчак.

Колчак и Тимирев были знакомы со школьной скамьи — одновременно учились в Морском кадетском корпусе, Колчак был лишь на год старше и выпустился годом раньше, но в последний год оба состояли в одной роте. Во время обороны Порт-Артура сначала служили на военных кораблях, разрабатывали совместную ответственную операцию.

Потом — на сухопутных позициях. При сдаче крепости оба оказались в госпитале и попали в японский плен.

Впервые Анна Васильевна увидела свою «химеру» на вокзале, провожая мужа к месту новой службы, в Гельсингфорс. «Колчак-Полярный», — представил муж. Колчак, который недавно вернулся из Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, уже прославился своими исследованиями Арктики, совершил несколько путешествий, одну экспедицию организовал сам. Он командовал Минной дивизией Балтийского флота.

Летал на своих кораблях, топил противника. Позже Александр Васильевич писал ей, что когда подходил к Гельсингфорсу, зная, что увидит ее, этот город казался ему самым лучшим в мире.

Они дружили семьями — два треугольника, соединенные вершинами в точке схода — Анна Васильевна и Колчак. Похоже на песочные часы. Тоненькой струйкой протекла в них вечность. Эта встреча — перекресток судеб. Ее муж и его жена оказались за границей, в эмиграции, как сочувствующие зрители. А им, избранным, была уготована лучшая участь — судьба, ставшая историей.

Жена Колчака, Софья Федоровна Омирова, смолянка, была его ровесницей.

В семье рос сын Славушка, немного старше Оди — Володи Тимирева. Анна Васильевна и Софья Федоровна много бывали вместе, летом снимали соседние дачи. Когда моряки возвращались из походов, устраивались встречи, вечера, балы. Славное, счастливое время! Не заметить Колчака, конечно, было нельзя. Где бы он ни появлялся, оказывался в центре, а все вокруг превращалось в праздник. Знакомый сказал Анне Васильевне, что видел ее фотографию у Колчака в каюте. За ней многие ухаживали и она не считала, что поведение Колчака чем-то выделяется. «Этот портрет есть не только у него». — «В каюте Колчака был только Ваш портрет и больше ничего».

Когда пришел приказ о переводе Колчака на Черное море, офицеры устроили проводы в Морском собрании. Его обожали. Анна Васильевна и Колчак то гуляли по аллеям парка, то возвращались в залу. «Я сказала ему, что люблю его. И он ответил: «Я не говорил Вам, что люблю Вас»». Им было и горько, оттого, что расстаются, и радостно от того, что сейчас, в эту минуту они вместе и никто их не тревожит. Анна Васильевна решила: «Ну, вот и конец». Будет ли он писать ей? Другие люди, новые встречи. Он увлекающийся человек.

Софья Федоровна ни в чем не упрекнула свою молодую подругу. Недаром она, еще будучи его невестой, одна, преодолев тысячи километров на судах, поездах, лошадях и оленях, приехала к нему из Италии на Север, в Заполярье, вдогонку за экспедицией — повидать… А тут пришло известие о начале русско-японской войны. Три года она ждала своего жениха. Они обвенчались и через несколько дней разъехались. Она — в Петербург, он, поручив своему знакомому закончить дела по экспедиции, — в Порт-Артур. Софья Федоровна уже знала, какой на самом деле будет конец: «Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне».

С первой минуты Колчак мечтал, что когда-нибудь они с Анной Васильевной будут вместе. Он жил этой мечтой. И вот она, недосягаемая, приехала к нему — насовсем. Он встретил ее в Токио, отвез в отель, и оставил до утра — жил в другом отеле. На следующий день они стояли в пустынной русской церкви.

Служба шла на японском, но мелодии были родные, знакомые с детства. Вслушиваясь в них, мысленно соединяли свои жизни пред Богом. «Я знаю, что за все надо платить — и за то, что мы вместе, — но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, только не утрата той полной нашей душевной близости».

Переговоры с японцами не ладились. Колчак увез свою возлюбленную в горы, в Никко — буквально «солнечное сияние» — городок в центре острова Хонсю.

Это одно из самых священных и живописных мест в Японии. Город храмов, куда шли паломники со всей Японии. Водопады и действующие вулканы, горные леса… Они поселились в японской части гостиницы, преднамеренно, — не хотели ни с кем общаться. Этот месяц — только их, единственный. Они еще никогда не были вдвоем. На тюремной прогулке, за несколько дней до расстрела, у него вдруг стали веселые глаза: «А что? Неплохо мы с Вами жили в Японии… Есть о чем вспомнить».

Адмирал не мог долго оставаться в бездействии. «Последнее плавание» оказалось самым грандиозным из всех, когда-либо предпринятых им. Он отправился в Россию, посмотреть, что представляет собой новое Сибирское правительство. «Как Вы едете, милый? Я надеюсь, что на пароходе не пассажирки, а старые ведьмы, все классические и у всех слоновья болезнь».

Следующая встреча — через три месяца, в Омске. Александр Васильевич Колчак — Верховный правитель России.

…После объявления приговора Колчак просил дать ему свидание с Анной Васильевной, в ответ услышав громкий хохот присутствующих.

Последняя просьба адмирала перед расстрелом: «Я прошу сообщить моей жене, которая живет в Париже, что я благословляю своего сына».

«Я так привык соединять свои мысли о Вас с тем, что называется жизнью, что я совершенно не могу представить себе такого положения, когда бы я мог забыть Вас…»

Но если я еще жива,
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе.

(Стихотворение Анны Васильевны Книппер)

Анна Тимирева, 1975

После его расстрела в 1920 году она прожила ещё полвека, проведя в тюрьмах, лагерях и ссылках в общей сложности около тридцати лет. В промежутках между арестами работала библиотекарем, архивариусом, маляром, бутафором в театре, чертёжницей. Реабилитирована в марте 1960 года. Умерла в 1975 году.