Актриса Ксения Раппопорт: «Разве государство — это не мы?»

Мы пытались встретиться для этого интервью несколько раз, но раз за разом вмешивались какие-то невероятные обстоятельства. В конце концов нас подводит даже скайп – исчезает звук, и мы говорим по телефону, глядя друг на друга через молчащий экран.

Простой шерстяной свитер, копна волос небрежно собрана на затылке, без макияжа, немного уставшая – и все равно, как у нее получается быть такой красивой? При этом она никогда не играла красавиц в привычном смысле слова. Чаще всего ее героини – умные, тонкие женщины «с судьбой». Оперная певица, потерявшая единственного сына (за эту роль в фильме Кирилла Серебренникова «Юрьев день» Раппопорт получила главный актерский приз на «Кинотавре» и много других наград), украинская эмигрантка, сбежавшая из сексуального рабства и разыскивающая похищенного ребенка (фильм «Незнакомка», премия Итальянской академии кинемато графии за лучшую женскую роль).

В немного грустном наклоне бровей, в улыбке есть что-то, намекающее на драму, есть что-то о прошлом и памяти. «На самом деле мы все просто притворяемся – и умными, и красивыми. У нас профессия такая – прикидываться».

В «такую профессию» Ксения Раппопорт пришла с большими сомнениями – трижды бросала Санкт-Петербургскую театральную академию и трижды возвращалась обратно. Связано ли это с неуверенностью в себе или своем таланте?

«Это связано с моей тупостью, и это не закончилось до сих пор, так я по жизни и иду. Такой уж я человек – дурацкий и нелогичный, никогда не умела ничего выстраивать и планировать, не умела решить, что я хочу вот этого, и спокойно двигаться к цели, мне это недоступно. Конечно, взросление дает ограничения свои, появляется ответственность за близких, поэтому хаотичные движения уже совершать труднее. Хотя иногда все равно умудряюсь такого натворить, что сама удивляюсь. Но мучительных сожалений об этом – нет».

В ноябре на экраны выходит фильм молодого режиссера Александра Молочникова «Мифы», где у одной из самых востребованных российских актрис, как она сама говорит, «совсем небольшая роль». Впрочем, дебютанту в кино Молочникову удалось собрать на площадке, кажется, весь актерский высший свет – и в больших, и в малых ролях: Сергей Безруков, Иван Ургант, Федор Бондарчук, Милош Бикович, Паулина Андреева, Ксения Собчак, Ирина Розанова.

«Когда Саша обратился ко мне, практически вся компания была уже в сборе, и это тоже был аргумент. Но главное – у меня такой большой дефицит хулиганства в профессии, мне так его всегда хочется восполнить, что если такая возможность появляется, я этим беззастенчиво пользуюсь. А тут еще песни и танцы, что совсем редко.

В «Мифах» я играю поэтессу, вращающуюся в московском бомонде и ведущую очень вольный образ жизни, поскольку поэтическое вдохновение посещает ее во время любовных утех, которые она, собственно, везде и ищет. А поскольку в своих стихах она правдиво описывает то, что видит в этот момент вокруг себя, то, когда книга готовится к публикации, становится понятно, что в этих похождениях можно узнать конкретных людей».

Ксения Раппопорт подчеркивает, что с режиссером на площадке никогда не спорит попусту. Только настойчиво высказывает свое мнение и вносит конкретные предложения.

В работе над ролью поэтессы у Раппопорт, выросшей рядом с бабушкой – сотрудницей Эрмитажа – и окончившей школу с углубленным французским, возникло очень понятное препятствие.

«Когда дошло дело до стихов, которые должна читать моя героиня, они оказались совершенно чудовищными. Я спросила: „Саша, это бездарная женщина, которая считает себя поэтессой? Это тоже вариант, тоже характер. Или все-таки это пишущая женщина, которая умеет слагать вирши, но при этом у нее есть еще ряд каких-то качеств?” – „Нет, – ответил Саша, – она все-таки умеет”.

Тогда я предложила ему обратиться к Вере Павловой, к поэту, которого я люблю и ценю. И – о чудо! – Саше удалось убедить и Веру тоже поучаствовать в «Мифах» своими стихами. А я была счастлива познакомиться и пообщаться с ней лично».

В поиске вдохновения героиня Раппопорт встречается с мужчинами практически без разбора, это же для дела, не для любви. Никакой романтики, чистый акт творчества: больше объятий – больше стихов. А что значат объятия для Ксении в жизни? Насколько она чувствительна для чужих прикосновений?

«Детей, например, я готова тискать и целовать до одури. А в остальном… Вы понимаете, наша профессия, она очень тактильная. Работа и в кино, и на сцене часто сопряжена с близким физическим контактом с партнерами. Так что иногда хочешь не хочешь, а обниматься приходится.

Я не брезгливый человек, если вы спрашиваете об этом. Единственное, когда я въезжаю в какое-то новое пространство, съемную дачу, квартиру или гостиничный номер, мне нужно быть уверенной, что там чисто. И я буду всё там мыть и драить сама, пока не пойму, что это пространство становится «моим» и можно запускать детей».

В этот момент Ксения держит себя за плечо, и я спрашиваю, слышала ли она о теории «восьми объятий» – именно столько, по мнению ученых, сегодня требуется и ребенку, и взрослому каждый день, чтобы чувствовать себя комфортно.

«Это какие-то странные для меня числа. Почему именно восемь? Я знаю детей, которые совсем не любят обниматься, а моей младшей дочери, например, и сто восемь мало. И многие сложные моменты мы решаем с ней именно через объятия. Я вообще не очень жесткая мама, не умею быть такой. Мне кажется, любую ситуацию можно решить не через слезы, а через разговор. Мне легче обнять и выслушать, договориться, быть услышанной».

И все-таки, настаивает Ксения, она не тот человек, у которого стоит брать интервью по поводу воспитания. Она сама готова учиться спрашивать совета. И еще обращает внимание на родителей детей, которые ей нравятся.

«Когда встречаю ребенка свободного, остроумного, не зацикленного на себе, который умеет находить общий язык с другими людьми, с любопытством присматриваюсь к его маме: что она делает, как себя ведет с ребенком, как реагирует». Нет, она точно не гуру, никаких философских размышлений о молодом поколении от нее не дождешься. «Они такие же, как мы были когда-то: кто-то добрый, кто-то злой, кто-то умнее, кто-то нет. Разве что сегодня на детей обрушивается такой огромный поток информации, что совершенно непредсказуемо, как они с ним справятся и как это на них отразится. Но я думаю, что не это делает их добрыми, счастливыми, умными и смелыми. Не это».

Несколько лет назад успешная актриса, муза знаменитых режиссеров, любимица критиков и мама двух дочерей услышала о детях-бабочках. И жизнь ее тогда изменилась.

«А как могло быть иначе? Все-таки такие вещи решаем не совсем мы. Я не сидела и не выбирала, чем бы мне заняться. Мне позвонили и попросили помочь: записать сказку на радио про детей-бабочек. Я тогда в первый раз услышала это словосочетание. Поскольку у меня была возможность, я согласилась и поехала. И мой первый разговор о том, кто такие дети-бабочки, случился именно с мамой такого ребенка. Одно дело, когда читаешь где-то безликую информацию, другое дело, когда слушаешь, глядя в глаза.

Я была потрясена и перевернута полностью. Несколько дней с трудом разговаривала, а если говорила, то только об одном: о том, что есть такие дети, у которых нет кожи, которых нельзя обнять, мамы которых не носят украшений, чтобы ребенок не схватился и не поранился, потому что кожа сойдет.

О том, что эти мамы обкладывают подушками каждый угол и не ждут радости от первого шага, а наоборот, притормаживают этот шаг, чтобы он как можно позже встал, уже понимая слово «осторожнее». Что купание в таких семьях – это не радость и брызги, а сложнейший процесс, когда при неловком движении ребенок рискует остаться без кожи. И что у таких детей первое слово бывает не «мама», а «больно». И это «больно» – с утра до ночи, каждый день».

Тогда же Ксения узнала, что врачи в России почти ничего не знают о буллезном эпидермолизе, при котором кожа такая тонкая и хрупкая, словно крыло бабочки, что мамам в роддомах от таких детей сразу предлагают отказываться – и испуганные мамы иногда так и делают, обрекая детей на мучительную жизнь в детском доме, а если ребенка все же забирают домой, то бывает, что не выдерживают и уходят папы. И мама остается совсем одна – без информации, без поддержки.

«Я с тех пор думаю, что сильные женщины – они сильнее сильных мужчин. Потому что сила женщины в некоторых обстоятельствах имеет просто космические масштабы».

Раппопорт вошла в попечительский совет фонда и вместе с коллегами начала думать, что еще сделать, чтобы жизнь «бабочек» и их родителей в нашей стране стала чуть легче. «Когда мы только начинали, еще не было никакой информации, не было справочников, врачей, вообще не было места, куда можно было бы обратиться за помощью. В первую очередь мы перевели на русский язык самый современный справочник по БЭ и разослали его в роддома, потому что свои самые непоправимые травмы дети-бабочки часто получают именно в роддоме, где, не определив верный диагноз, с ними неправильно обращаются.

Поставить капельницу и приклеить иглу пластырем – это дело 30 секунд, но когда ты потом этот пластырь отклеиваешь, то у «бабочек» вместе с ним снимается кожа со всей руки. И эту поврежденную площадь потом восстановить невозможно».

Сегодня Раппопорт гордится тем, что удалось: усилиями фонда в Москве открыто специализированное отделение, где работают прошедшие обучение дерматологи, гастроэнтерологи, ортопед, офтальмолог, стоматолог.

Повреждения у такого ребенка могут быть везде: и на слизистой рта, и в желудочно-кишечном тракте, даже пальцы на руках срастаются, если не носить специальные перчатки, и значит, надо будет делать операцию по разделению пальцев.

Ксения мечтает о «скорой мобильной бригаде». «Представьте, как только где-то рождается такой ребенок, нам сразу звонят, и в это место вылетает человек с чемоданчиком, где есть все виды перевязок. Он рассказывает родителям и медсестрам, как правильно делать перевязки, какая температура должна быть в палате, что делать, когда одежда или постель прилипают к коже, как кормить, чего бояться и чего не бояться. Если это все сразу показать и объяснить, то дальше можно будет уже просто поддерживать кожу в нормальном состоянии. Перевязывать и соблюдать некоторые ограничения: не бегать, не прыгать, не обдирать коленки, не лазать по деревьям.

Конечно, «бабочки» все это делают – они же дети, и они так же общаются, ходят в сад и в школу, но с возрастом понимают, что им надо быть аккуратнее. При своевременной диагностике и правильном уходе можно жить, не сходя с ума от боли».

Как можно жить – Ксения рассказывает: «Вот сейчас мы перевели и выпустили книгу женщины-бабочки из Англии. У нее очень тяжелая форма болезни, у нас с такой формой не доживают до 10 лет, а ей уже 60. Да, часть жизни она провела в специальных санаториях, конечно, она лечилась. Но – 60 лет! И она прожила полноценную жизнь, родила двоих здоровых детей и написала книгу о своей жизни. У нас тоже есть вдохновляющие примеры.

Есть в Петербурге семья, где мама-бабочка и ребенок-бабочка, а папа здоров. И вот они узнают, что в одном из питерских роддомов женщина родила и бросила новорожденную «бабочку». И решают удочерить эту девочку! Потому что понимают, чувствуют и могут помочь Кате, как никто другой. Пока шел процесс удочерения, в семье родился еще свой ребенок – к сожалению, тоже «бабочка». А вскоре биологическая мама Кати, которая оставила ее в роддоме, родила второго ребенка с тем же заболеванием – и опять от него отказалась. Этого брошенного братика Кати они тоже усыновили.

И теперь это семья, в которой сразу пять «бабочек». Когда их видишь, то они словно светятся изнутри, несмотря на все трудности».

Ксения редко бывает в соцсетях, и может, поэтому ей незнаком вечный вопрос в комментариях к постам с просьбой о помощи. Звучит он так: а почему государство не помогает, а мы должны?

«Я бы ответила на него просто: во-первых, а разве государство – это не мы? Мы с вами ведь тоже часть государства. А во-вторых, вы никому ничего не должны. Когда вы учите ребенка чистить зубы каждый день, вы не говорите ему: ты должен! Вы объясняете, почему это необходимо делать. И что будет, если этого не делать. А будет дурно пахнуть, и потом воспалится и заболит. Это не вопрос долга, это элементарная гигиена».

В этот момент она кивает кому-то за кадром, просит подождать несколько минут и, извинившись, возвращается к разговору. У меня осталось только два вопроса, оба довольно дурацкие, но мне почему-то хочется их задать. Что значит в ее жизни осень и что бы она взяла с собой с Земли, если бы ей пришлось улететь в космос лет на 20 или даже навсегда?

«На 20 лет в космос… Я бы сделала все, чтобы этого избежать! Но уж если ты обречен на такое экстремальное изменение жизни, то идти туда надо без багажа, пустым. Перерождаться, так сказать, с чистого листа. Какой смысл тащить что-то из одной жизни в совершенно другую? Нет, я бы все оставила.

Что же насчет осени – в юности я любила ее больше всего, мне она казалась страшно романтичной и многообещающей. Многие важные события и встречи случились со мной именно осенью. И город мой душераздирающе тосклив и прекрасен в это время. Жаль, что в те два-три дня, когда в Питере настоящая золотая осень, я чаще всего на гастролях…»